Тысяча Сынов - Страница 17

К оглавлению

17

— Как прикажешь, мой лорд, — заверил его Ариман и почтительно поклонился.

— А теперь, когда ты начнешь приглядываться к летописцам, я хочу, чтобы особое внимание ты обратил на Лемюэля Гамона.

— На Гамона? На толкователя эфира?

— Да, на него. Он обладает некоторой силой, приобретенной, как мне кажется, после чтения трудов сангома из Нордафрики, — сказал Магнус. — Он убежден, что нам ничего не известно, и предпринимает первые нерешительные попытки применить ее. Я хочу, чтобы ты его наставлял. Выясни, насколько он одарен, и определи, как он может воспользоваться силой без опасности для него и для нас. Если мы сумеем помочь ему, то сумеем помочь и остальным.

— Это будет нелегко, он не посвящен в искусство Исчислений.

— Вот поэтому ты и должен его обучить, — завершил беседу Магнус.

Глава 4
ПРИГОВОР
ТАНЦУЮЩИЕ ВО МРАКЕ
ПРИГЛАШЕНИЕ

Вся планета была охвачена огнем, и пожары полыхали до самого горизонта. Небеса, взбудораженные избыточным давлением, разразились неестественно сильными разрядами молний. Водопады осколков стекла со свистом рассекали воздух, по улицам текло расплавленное золото, и прекрасные когда-то проспекты, украшенные статуями, превращались в руины под грохот снарядов и вопли убийц.

В развалинах великолепного города, этого островка рая на земле, уже сновали грабители. Повсюду вокруг нее горели высокие сооружения из стекла, серебра и золота, а в воздухе пародией на конфетти летали миллиарды обрывков обгоревших бумаг. Во рту появился противный привкус крови, и, хотя она никогда раньше не видела этого города, она оплакивала его уничтожение.

Такая безукоризненная геометрия, такой возвышенный стиль... У кого могла подняться рука на это великолепное прибежище? Высокие серебряные башни рушились от жара пламени, разбитые стекла блестящими водопадами осыпались из высоких окон и с пирамидальных верхушек. Отблески огней сверкали в каждом осколке, и во всех стеклах отражался огромный золотой глаз, истекающий кровавыми слезами.

Ей хотелось прекратить это безумие, остановить кровопролитие, пока не стало слишком поздно, чтобы уберечь город от полного уничтожения. Но было уже слишком поздно. Его судьба была предопределена задолго до того, как упала первая бомба и первые захватчики вторглись в его золотые дворцы, мощенные мрамором храмы и великолепные парки.

Город был обречен, и ничто не могло изменить его участь.

Мысль еще не до конца оформилась в ее мозгу, а она уже поняла, что это не так.

Город можно было спасти.

После этой мысли тучи внезапно рассеялись и открылось восхитительно-голубое небо. Солнечные лучи позолотили вершины гор, а гарь и запах сгоревшей плоти и металла сменились ароматами полевых цветов. Серебряные башни снова взметнулись к небесам, замерцали бесчисленными стеклами высокие пирамиды, сулившие удивительно красочное будущее.

Она в одиночестве бродила по улицам города, не задумываясь о направлении, без помех наслаждаясь поразительной красотой. Мягкий ветерок приносил острые и пряные ароматы, что предполагало наличие человеческой жизни, но, как бы она ни вглядывалась, нигде не было заметно никаких следов обитателей города.

Это ее ничуть не смутило, и она продолжала прогулку, на каждом шагу обнаруживая все новые чудеса. Целый проспект мраморных библиотек и музеев был уставлен золотыми статуями существ с соколиными головами, на другой улице источали сладковатый аромат ряды финиковых пальм. Серебряные львы высотой в сотни метров разинули пасти в безмолвном реве у входа в пирамиду, столь огромную, что она казалась настоящей горой, а не архитектурным сооружением.

Могучие резные колонны с капителями в виде свитков обрамляли торжественные магистрали, по которым могли торжественным маршем пройти целые армии. В великолепных парках ее поражало смешение природных форм с творениями человеческих рук, настолько тесное, что было невозможно отличить одно от другого.

Повсюду, куда бы она ни посмотрела, линии удивляли своим совершенством и гармонией, которая могла быть достигнута лишь безукоризненным сочетанием таланта и знания. Да, это было совершенство, о котором человечество могло только мечтать.

Это было воплощение счастья, хотя она знала, что оно не может быть реальным, поскольку творение рук человеческих не может быть совершенным.

Во всем есть хоть малейший изъян.

И как любой рай, это место не может существовать долго.

И вот издалека донесся скорбный крик, настолько слабый, что его едва можно было услышать.

К этому крику, принесенному из застывшей темноты безысходного будущего, присоединился еще один, и звуки, отраженные стенами пирамид, раскатились по пустынным улицам мрачным проклятием. Они отозвались в иссохшей, почти атрофировавшейся части ее мозга воспоминаниями о тех первобытных временах, когда человек был просто добычей, прямоходящим гуманоидом, более самоуверенным, чем все остальные млекопитающие.

Звук напомнил о похожих на сабли клыках и когтях охотников, которые были старше человека.

То был звук приговора.


Каллиста Эрида резко села в своей походной кровати. Сердце отчаянно колотилось, кожа покрылась обильной испариной, а в голове затихали призрачные вопли. Сон о неизвестном городе рассеивался, словно туман, уносивший видения сверкающих башен, серебристых пирамид и величественных проспектов.

Она тяжело вздохнула и поднесла ладонь к голове, где уже нарастала пульсирующая боль. Мучительные толчки становились все сильнее, и тогда Каллиста, прижав ладони к вискам, спустила ноги на пол.

17