Впереди виднелся хищный силуэт, похожий на кинжал, вышедший из ножен, чтобы сразить злейшего врага. Серый, снабженный острыми клыками монстр ощупывал звезды узкими прорезями бойниц и рассекал глубины Великого Океана похожим на лезвие носом.
— Это то, о чем я думаю? — спросил Амон.
— Да, — подтвердил Магнус.
Они подплыли вплотную к устрашающему судну; защитные поля, удерживающие на расстоянии хищников варпа, не могли повлиять на таких опытных странников, какими были Магнус и Амон. Метр за метром они стали погружаться в слои адамантиевой брони, проходили сквозь опоры и частые переборки, пока не оказались в самом сердце корабля.
Старшие офицеры флотилии собрались, чтобы спланировать уничтожение всего, что было дорого Магнусу, и два жителя Просперо слушали их дискуссию. Магнус был заранее к этому готов, но для Амона это стало настоящим откровением, и вспышка его эфирного поля послала заряд раздражительности, которого хватило на весь экипаж.
— Но почему? — спросил Амон.
— Потому что я был не прав.
— В чем?
— Во всем, — ответил Магнус. — Я высокомерно полагал, что знаю все, чему ты хотел меня научить. Ты предупреждал меня о богах варпа, а я смеялся, называя тебя старым суеверным глупцом. Теперь я сам во всем убедился, поскольку повстречался с одним из них и считал, что победил его, но я ошибался. Амон, я совершал ужасные вещи, но, поверь, я делал все это с благими намерениями.
Амон проплыл дальше, к командующему этим кораблем — убийце с глазами цвета стали в золотых доспехах, стоявшему на приподнятом помосте. Внизу выстроился отряд воинов в такой же броне.
— Совет Никеи?! — воскликнул Амон. — Они по праву назвали нас колдунами?
— Боюсь, у них были для этого все основания, хотя я только сейчас начинаю это понимать.
— И из-за этого мы обречены на страдания?
Магнус кивнул и сквозь металлическую оболочку корабля снова выплыл в бурные потоки Великого Океана. Амон не отставал от него, и оба странника вернулись на Просперо. Открыв глаза и увидев знакомые виды Тизки, оба перевели дыхание.
— И Легион ничего не знает об этом? — спросил Амон.
— Ничего, — подтвердил Магнус. — Я набросил пелену на Просперо. Никто не может сквозь нее ничего увидеть, даже Корвиды. Пришло время Тысяче Сынов узнать, что значит быть слепым.
— Итак, наше наказание приближается, — сказал Амон. — Что произойдет, когда кара нас постигнет?
— Ты слишком добр, друг мой, — ответил Магнус. — Это мое наказание.
— Но оно падет и на нас всех, — заметил Амон. — Я еще раз спрашиваю: что будет, когда они доберутся до планеты?
— Ничего. Мы ничего не можем сделать.
— Всегда можно что-то сделать. Мы можем их уничтожить раньше, чем они подойдут к планете, — прошипел Амон, сжимая руку Магнуса.
Магнус покачал головой:
— Дело не в том, можем мы защитить себя или нет. Конечно можем. Дело в том, должны ли мы это делать.
— А почему нет?! — воскликнул Амон. — Мы Тысяча Сынов, и для нас нет ничего невозможного. Для нас нет потайных троп и скрытых судеб. Прикажи Корвидам заглянуть за пелену будущего. Павониды и Рапторы могут увеличить силы наших воинов, а Пирриды будут жечь наших врагов, и Атенейцы прочтут мысли их командиров.
Магнус, слыша в словах Амона лишь страстное желание нанести упреждающий удар, едва не впал в отчаяние.
— Неужели ты не слышал, что я сказал?! — вскричал он. — Я не стану драться, потому что именно этого ждут те, кто мной манипулировал с самого первого моего дня на Просперо. Они хотят, чтобы я с оружием в руках восстал против своей участи и тем самым подтвердил все, что говорят наши противники.
Амон отсутствующим взглядом смотрел вдаль, на Тизку, и по его щекам текли горькие слезы утраты.
— До твоего появления на Просперо я часто видел один и тот же кошмар, — сказал он. — Мне снилось, что все, что мне дорого, было разрушено и уничтожено. Это видение преследовало меня долгие годы, но, когда ты упал в наш мир яркой кометой, кошмары прекратились. Я больше никогда не видел этого сна и убедил себя, что это был лишь всплеск атавистической памяти из Древней Ночи. Но теперь я знаю, что это не так. Все, что мне дорого, будет разрушено.
Магнус повернулся к Амону.
— Несмотря на все, что я сделал, моя судьба в моих руках, — сказал он. — Я верный сын Императора и никогда ему не изменю. Я и так уже разбил его сердце и уничтожил величайшее творение. Я приму свою судьбу, и, хотя история может заклеймить нас предателями, мы будем знать истину. Мы будем знать, что остались верными до самого конца, потому что покорились своей судьбе.
Гвардейский капитан подошел к друзьям, и Лемюэль попытался мысленно проникнуть в его ауру и успокоить офицера. Его собственный испуг сильно осложнял задачу, но, прежде чем Лемюэль успел что-то предпринять, он понял, что аура капитана не сулит им никаких осложнений, а потускнела от глубокой печали.
Приглядевшись внимательнее, Лемюэль узнал широкоплечего гвардейца в тщательно отглаженном мундире с золотым шитьем.
В этот момент капитан снял шлем, и надежда Лемюэля на благополучный исход значительно окрепла.
— Капитан Витара? — произнес он.
— Да, мастер Гамон, — ответил Сохем Витара, капитан пятнадцатого пехотного полка Просперианской гвардии. — Я надеялся, что успею поговорить с вами до отъезда.
— До отъезда? — переспросил Лемюэль, удивленный, что их еще не заковали в наручники, чтобы вернуть в Тизку.
В лихтере уже закрывали грузовой люк, и через несколько мгновений судно должно было подняться в воздух.