Тысяча Сынов - Страница 111

111

— С каждым годом, — продолжал Ариман, — все больше и больше воинов погибали от перерождения плоти, несмотря на то что мы научились различать признаки приближения этого недуга и уже начали предпринимать некоторые шаги, чтобы его сдерживать. Как ни странно, с увеличением количества пострадавших росли и наши способности. Мы старались найти способ уберечься от страшного несчастья, но все больше и больше наших товарищей становились его жертвами, а голоса недоброжелателей звучали все более настойчиво. Возникали разговоры даже о том, чтобы расформировать наш Легион и вычеркнуть его имя из истории Империума.

Лемюэль покачал головой.

— История отличается одной особенностью, — сказал он. — Все, о чем мы хотели бы забыть, в ней непременно сохраняется. Никто не в состоянии стереть какие-то факты без следа, всегда отыщется какое-нибудь свидетельство.

— Не будь так уверен, Лемюэль, — предостерег его Ариман. — Гнев Императора — страшная сила.

Лемюэль услышал отзвук печали в голосе Аримана и собрался задать следующий вопрос, но история еще не закончилась.

— Ормузд и я всегда были в первых рядах Тысячи Сынов, как в сражениях, так и в наших необычных занятиях. Мы думали, что неуязвимы для перерождения плоти, что слишком сильны для этого недуга. Какая самонадеянность! Ормузд первым пал жертвой этого несчастья, и, пока он боролся со своей взбунтовавшейся плотью, я был вынужден заботиться о его безопасности.

Ариман повернулся к Лемюэлю, и тот вздрогнул под его напряженным взглядом.

— Вообрази, что тело становится твоим злейшим врагом, и каждая молекула пытается вырваться из отведенного ей генетическим кодом места. Плоть удерживается только силой воли, и все это время ты знаешь, что скоро ослабеешь и она возьмет верх.

— Я не могу себе такого представить, — признался Лемюэль. — Это выше моего понимания.

— Я изо всех сил старался помочь Ормузду, но вскоре и сам заметил признаки поражения. Я не отправился в стазис-камеру, где уже находились наши братья, ожидавшие завершения Великого Крестового Похода, когда можно было бы заняться поисками средств излечения, но только потому, что мог противиться перерождению. Но я понимал, что рано или поздно проиграю эту битву.

Ариман улыбнулся, и у Лемюэля немного отлегло от сердца.

— Потом свершилось чудо, — продолжил Ариман. — Мы достигли Просперо, и Император отыскал Магнуса.

— Как это было? — полюбопытствовал Лемюэль. — Что ты чувствовал при первой встрече с прародителем?

— Магнус стал нашим избавителем, — не без некоторой гордости сказал Ариман. — Мы спустились на поверхность планеты вместе с Императором, но встречу отца и сына я плохо помню, поскольку все тело кричало от боли и все мои силы были направлены на то, чтобы сохранить его целостность. Это был мрачный период для нашего Легиона и в то же время радостный. Нам стало ясно, что дальше так продолжаться не может, поскольку слишком много воинов уже стали жертвами перерождения плоти, а мы ничего не могли сделать, чтобы это остановить. Но, несмотря на подступающее отчаяние, мы испытывали восторг от встречи с генетическим отцом Легиона.

Светлые воспоминания Аримана вызвали улыбку на лице Лемюэля. Затем капитан Первого братства перевел взгляд на пирамиду Фотепа, и в его глазах появилось виноватое выражение, словно он опасался потревожить глубоко похороненные откровения.

— Через день Император должен был покинуть Просперо, а перерождение плоти все больше и больше охватывало Легион. И хотя я сопротивлялся недугу дольше, чем кто-либо другой, я тоже начал поддаваться, а плоть бунтовала все сильнее. Я уже не мог контролировать свои силы, и все, что я помню о том дне, так это ужас, охватывающий при мысли, что скоро и я стану ничем не лучше тех чудовищ, которых мы были вынуждены умертвить после отлета с Терры. Я знал, что сам стану таким же монстром.

А потом я помню, как в мозгу послышался успокаивающий голос. Именно так я представлял себе голос отца, разговаривающего с заболевшим сыном. Я провалился в темноту, а когда проснулся, увидел, что мое тело ничуть не изменилось. Перерождение плоти едва не уничтожило наш Легион, но в тот день мы вновь обрели контроль над своими телами. Легион был спасен, однако особой радости я не испытывал, потому что часть меня в тот день умерла.

— Твой брат-близнец, — тихо произнес Лемюэль.

— Да. Я был здоров, а Ормузд умер. Его тело слишком сильно пострадало от перерождения плоти, и спасти его не было никакой возможности, — сказал Ариман. — Я взял его талисман и вставил в свои доспехи. Я не мог не увековечить память о брате.

— Еще раз прими мои соболезнования, — произнес Лемюэль.

— Никто из нас не помнит, как свершилось это чудо, но мы остались живы, хотя в Легионе было не больше тысячи воинов.

— Как и в названии, — отметил Лемюэль.

— Точно, — согласился Ариман. — После того мы и в самом деле стали Тысячей Сынов.

Лемюэль нахмурился:

— Постой-ка, что-то не сходится. Легион назывался Тысячей Сынов еще до вашего прибытия на Просперо, верно?

— Да.

— А почему?

— Что «почему»?

— Почему вас так назвали? Имя Легиона обрело смысл только после того, как Магнус спас вас на Просперо, — сказал Лемюэль. — Но вы носили это название уже давно. Или вас осталось в живых только тысяча благодаря поразительному совпадению?

— Тебе пора мыслить как Практику, — с улыбкой заметил Ариман. — Я ведь столько раз говорил, что совпадений не бывает.

— А что ты скажешь на это? Что Император видел, что происходит с вами, и знал, что Магнус успеет спасти только тысячу?

111